Дэвид Герролд - Дело человека [Дело для настоящих мужчин]
— Простите. Мне кажется, что дискуссия выглядит негуманной.
Он кивнул: — Да, это я допускаю. Это выглядит негуманным. — Он внезапно
сменил тон: — Вы знакомы с каким-нибудь сумасшедшим?
— Поврежденным, — поправил я. — Сумасшедший — это негативное определение.
— Простите, — сказал он. — Я вырос в другое время. Старые привычки тяжело перебить. Я все еще не привык к тому, что женщины голосуют… Знаете ли вы какого-нибудь ментально дисфункционирующего человека? Поврежденного?
— Несколько.
— Вы когда-нибудь раздумывали, почему они таковы?
— Они иррациональны, я предполагаю.
— Так ли? Иногда иррациональность — единственный рациональный ответ на иррациональную ситуацию. Это очень по-человечески — и не ограничивается только человеком. — Он продолжил мягко: — Все, что мы делаем здесь — лишь рациональный ответ на иррациональную и очень пугающую ситуацию. Вполне возможно, нет, весьма вероятно, что из людей в этом помещении…. — и он повел рукой, чтобы включить весь вестибюль отеля, простирающийся на несколько акров, — … едва ли половина будет жива в следующем году в это же время. Или даже на следующей неделе. — Он пожал плечами. — Кто знает?
Милая юная девушка, на чьем колене он успокоил руку, побледненла. Он нежно погладил ее, но проигнорировал. Продолжал смотреть на меня: — Вдруг оказалось, что есть масса вещей, которые могут убивать человеческие существа. И исчезла масса такого, что могло предотвратить это. Вы знаете, мы живем на этой планете очень долго. Природа всегда хотела воспользоваться нашими слабостами. Помните: сука — Мать-Природа? Мы потратили века, строя технологию, изолирующую нас от реального мира. Такая изоляция превратила большинство из нас в неграмотных в науке выживания и уязвимых. Но машина остановилась — останавливается сейчас — и большинство людей оставлены на милость содержимого их желудков. Природа безразлична, она закончит работу, начатую чумой и не упустит нас. Люди не всегда были охотниками на вершине пищевой цепи, мы были просто преходящим капризом природы. Теперь мы снова превращаемся в добычу, как в старые дни. Видел кто стаю волков?
— Нет…
— Мы допускаем, чтобы они свободно бегали по улицам Денвера. Их зовут пуделями, терьерами, ретриверами, доберманами, колли, сенбернарами, овчарками и борзыми, но все же это — стаи волков. Они голодны и они могут убивать. Мы можем потерять тридцать миллионов человек из-за животных, бывших домашних и других, прямо сейчас. Вероятно, больше. Я говорю о мире в целом, конечно. И я также включаю в эту оценку стаи людей — это животные другого сорта. Мы, вероятно, потеряем сто миллионов человек, которые не умерли ранее, но сейчас более не существует медицинской помощи в случае ранений и болезней, которые произойдут с ними в следующие двенадцать месяцев. Вы знаете, что аппендицит может быть фатальным? И так далее… — Он прервался, поглядел на меня и улыбнулся. Я начинал понимать его шарм. Он никогда не подразумевал кого-то персонально. — Итак, мой молодой друг, я весьма уважаю ваше негодование и эмоции, на которых оно основано — то, что мы делаем сегодня здесь, весьма вероятно, есть наиболее рациональная вещь, которую мы можем сделать. Я отмечаю, что вы не пытались объяснить ваше присутствие здесь, вероятно, оно тоже совершенно рационально. На само деле для личности есть только одна более рациональная вещь, которая приходит мне на ум.
— И что же это?
Он сказал тихим голосом, мягко: — Полюбите того, о ком заботитесь. Вы не бессмертны, вы знаете. Если вы не воспользуетесь удобным случаем сказать кому — нибудь сегодня о своей любви, вы можете никогда не получить другого шанса.
Он был прав. Я вспомнил многих.
Форман встал и предложил руку девушке. Она и еще одна женщина попытались взять ее. Форман улыбнулся и предложил женщине другую руку. Он снова улыбнулся мне с пониманием, и все трое удалились.
Да, очень похоже на Уайтлоу. Последнее слово тоже всегда было за ним.
18
Я повернулся уходить и почти столкнулся с мечтой: — Оп, простите меня… — Я схватил ее, чтобы удержать от падения, а потом забыл отпустить.
— Хелло!, — сказала она, смеясь.
— Э-э…. — прошептал я, не в силах говорить. Я был загипнотизирован — ее мягкими сияющими серыми глазами и утонул в них. Ее кожа была светлой, лишь чуть — чуть проступали веснушки. Лицо окружали каштановые локоны, ниспадавшие шелковым каскадом на плечи. Губы влажные и красные.
Мне хотелось поцеловать ее. Кому бы не хотелось?
Она снова засмеялась: — Прежде, чем вы спросите, ответ — да.
— Что?
— Вы хотите сделать мне предложение, не так ли? — Голос темно-бархатный со слабым привкусом Алабамы.
— Э-э… — Я сделал шаг назад. Ноги хотели остаться на месте, но я все же шагнул.
— Вы — застенчивый? — Да, Алабама. Определенно. Она произносила каждое слово так медленно, что я мог попробовать его. И от нее пахло жимолистью, сиренью — и мускусом.
Я обрел голос: — Э-э, похоже, я…
— Рада видеть, что вы преодолели, — сказала она, смеясь. Она взяла меня под руку и повела к эскалатору, ведущему на уровень гаражей: — Как вас зовут?
— Джим. Э-э, а вас?
— Джиллианна. Все зовут меня Джилли.
Я внезапно почувствовал смущение. Начал говорить: — Э-э…. — потом замолк.
Она посмотрела, слегка склонив голову: — Да?
— Нет, ничего.
— Нет, скажите.
— Хорошо, я…. э-э, мне кажется, я немного напуган.
— Почему?
— Я так никогда не знакомился прежде.
— О! А как вы обычно знакомились?
— Э-э. Никак, — признался я.
— Боже. Так вы действительно застенчивый!
— Э-э. Только с женщинами.
— О-о, понимаю, — сказала она. — Вы голубой?
— Не думаю. То есть я никогда не пробовал.
Она похлопала меня по руке. Как успокоение? Я не спросил.
— Э-э, я здесь для исследований, — признался я. — Я имею в виду, что связан с армией. То есть, веду исследования для них.
— Все так, — сказала она. — Все в Денвере работают над хторрами.
— Да?, — задумался я, — наверное.
— Вы его когда-нибудь видели? — Она произнесла это совсем обычно.
— Я… сжег одного… как-то.
— Сжег?
— Огнеметом.
Она посмотрела на меня с новым уважением: — Испугались?
— Нет, не тогда. Все случилось так быстро… Не знаю, в общем это был ужас, конечно. Я имею в виду, если б хторры не были так свирепы, они могли бы быть красивыми…
— Вам жалко, что вы сожгли его?
— Он был страшно большой. И опасный — Продолжай, — сказала она. Ее рука застыла на моей.
Я пожал плечами: — Тут не много расскажешь. Он вышел из хижины и я сжег его. — Я не хотел рассказывать ей о Шоти, не знаю, почему. Я сказал: — Это произошло так быстро. Я бы хотел разглядеть его лучше. Это было просто большое розовое пятно.
— Здесь есть один, знаешь. — Ее хватка было очень крепкой.
— Знаю. слышал от Лизард.
— Ты. Знаешь. Ее?
— Ну, не совсем. Она была пилотом у нас. Для меня и Теда.
— А-а, — пожатие ослабло.
— Она рассказала о хторре. Она его и привезла.
Мы съехали на эскалаторе на третий уровень гаража, где у нее был личный флоутер, ожидающий в одной из ячеек. На меня произвело впечатление, но я ничего не сказал. Молча взобрался рядом.
Двигатель пробудился к жизни, ушел в неслышимый диапазон, и мы выскользнули на дорогу. Передние фары бросали желто-розовую полосу света. Огни встречного движения матово просвечивали сквозь поляризованные ветровые стекла.
— Не знал, что такие появились на рынке, — сказал я.
— О-о, они не появились. Не совсем. Но несколько сотен прошли сборку, прежде чем Детройт пришел в упадок.
— И как вы получили этот?
— Дергала ниточки. Ну, папа дергал.
— Папа?
— Ну… он как папа.
— А-а.
Она неожиданно спросила: — Хотите увидеть хторра?
Я поперхнулся: — Что? Да! — Потом: — … но он же заперт, не так ли?
— У меня ключ. — Она произнесла это, не отрывая глаз от дороги. Как будто говорила, который час: — Он в спецлаборатории. Когда-то там было стерильное помещение. Если поспешим, можем посмотреть, как его кормят.
— Кормят? Его?
Она не обратила внимания на то, как я это сказал: — О, да. Иногда поросятами или ягнятами. Большей частью телятами. Один раз ему скормили пони, но я этого не видела.
— О-о.
Она продолжала лепетать: — Пытаются копировать то, что они едят на воле. Они ведь хищники, знаете?
— Я… немного слышал об этом.
— Они не убивают свою добычу — я нахожу это интересным. Они просто сбивают ее и начинают есть. Доктор Ммбеле думает, что здесь вовлечен инстинкт убийства. Наш отказывается есть мертвое мясо, пока очень, очень не проголодается, и даже тогда атакует, только если мясо двигают.
— Интересно.
— Говорят, что иногда он ест людей. Думаете, это правда? То есть, не кажется ли это нетипичным?
— Ну…
Она не стала ждать ответа: — Доктор Ммбеле не верит. Нет никаких подтвержденных случаев. По крайней мере таких, что можно проверить. Так говорят в бюро ООН. Вы знаете?
